Рина достала из сумки фотографию отца.

– Ну все, пап. Пока. Вот я и выбралась к тебе, наконец получилось. Грустно получилось, печально. Я приехала, а тебя тут уже нет. Так и не порыбачили мы, пап. И за грибами не сходили. И в речке твоей не искупались. И не поговорили. Прости. Такая вот жизнь дурацкая. Все как-то поздно случается, как-то неправильно, пап. – Она убрала фотографию в сумку, в последний раз оглядела горницу, свое временное пристанище, и вышла во двор.

Валентина стояла у калитки.

– А, собралась! – кивнула она. – Пять минут – и едем! Нина моя отказалась, приболела чего-то. Она давлением с молодости мается. А уж сейчас и подавно.

В машине Михаил попытался завести с Риной разговор:

– Уезжаете? Не показались наши места?

Рина улыбнулась:

– Да почему же? Еще как показались. Красота, куда ни посмотри. Только у меня работа, как вы понимаете. Короче, труба зовет.

Рина смотрела по сторонам, прощаясь с окрестностями, пролетавшими хуторами и деревеньками, мокрым лесом, опавшими листьями, желтыми, пустыми полями. Со всей этой красотой, прекрасной, но чужой. Почему-то сжалось сердце. Как будто именно в эти минуты она прощалась с отцом. Теперь навсегда.

Зазвонил телефон, и Рина вздрогнула от неожиданности. Эдик.

– Да. Еду, еду! К утру буду в Москве. Встречай на вокзале!

Слышно было отвратительно, Эдик что-то говорил, но звук пропадал, и, раздраженная, Рина собралась было дать отбой, но тут услышала то, что привело ее в ярость.

– Что? – переспросила она. – Как это так? Как зарубили? Да такого не может быть! Кто? Сам? Ты спятил, Эдик? Как он мог зарубить? Он же ждал наш проект, как манну небесную. Говорил, что он беспроигрышный и что здесь вообще не будет осечек!

Разговор по-прежнему прерывался, в трубке сипело, шипело и крякало.

Рина не на шутку распсиховалась: вспотела, дрожащими руками расстегнула ворот куртки, сорвала с шеи платок, отерла со лба пот и как заведенная повторяла:

– Эдик! Алло! Ты меня слышишь? – Я тебя плохо! Отвратительно просто! Что-что? Повтори! Повтори, слышишь? – И снова: – Нет, я не верю. Этого просто не может быть!

Разговор прервался – разъединили. Рина сидела остолбеневшая, застывшая, не выпуская из рук телефон. Мишка с удивлением разглядывал ее в зеркало обзора и косился на Валентину. Та хмурилась и молчала, но в конце концов решилась и, легонько дотронувшись до Рининой руки, спросила:

– Что-то случилось, девочка?

– Не поняла еще, но, кажется, да.

Въехали в город. Рина посмотрела на телефон – появился сигнал.

Она снова набрала номер Эдика. Тот все подтвердил: Н. проект зарубил, говорил о нем пренебрежительно, мерзко усмехался и «вообще сказал много гадостей, вы уж простите».

– Каких? – жестко спросила Рина. – Давай, давай! И поподробней! Ничего не пропускай, слышишь?

Эдик решился.

Получалось так: «Отдел бездельников, бесполезных людей. Начальница ваша – в первых рядах. Каков поп – таков приход, и так слишком долго терпели ваши выходки. Ничего вам нельзя поручить, все заваливаете. И зачем вы вообще нужны, лохи и юзеры? Зачем вам платят такие деньги? Мало что проект полное говно, так еще и ваша разлюбезная Рина Александровна отчалила на неделю, в такое-то время! Конец года, подписание бюджетов, основные контракты! А она? По каким-то срочным и неотложным, видите ли, делам. Как это – не могла задержаться? Не понимаю! По уважительной причине? И слушать ничего не хочу. Нет таких причин, нет, слышите? Короче, хватит, мне надоело!»

– И ну вообще, – тихо и кисло добавил Эдик. – Жесть, что там было! Поверьте. Этот ваш Н. совсем оборзел.

Рина молчала, собираясь с силами.

– Ну, во‑первых, – железным голосом сказала она, – Н. не мой. И ты это знаешь. А во‑вторых, по каким срочным и неотложным делам я уехала, всем известно! Не могла задержаться? Да нет, конечно, могла бы! – вдруг закричала она. – Какие там дела, ей-богу! Подумаешь – умер отец! Разве это дела, правда? Нет, для него это уж точно фигня! Помнится, он брата старшего не поехал хоронить – у него были дела! Он был в командировке, даже помню где. В Португалии! Он не поехал, а я вот поехала, представляешь? Преступница, а? У нас, блин, конец года и бюджет, а у меня не ко времени умер отец! – Рина зло рассмеялась. – Да пошел он, этот Н.! Совсем озверел, сволочь, совсем берега потерял! Сколько лет пашу на него! И вообще, Эдик, – резко сменив тон, добавила она, – знаешь, что? Скажи им там – слышишь? – скажи, что я ухожу! Нет сил, понимаешь? Осточертело все до некуда! В общем, я пишу заявление, отправлю по почте. А ты, друг любезный, зайди, будь ласков, к Овчарке и проконтролируй, чтобы этот гад подписал. Ты меня понял? Все, Эдик, все. Все разговоры бесполезны, слышишь? Ничего я не подумаю «как следует и на трезвую голову», и ничего не изменится, понял? Ты что, со мной не знаком?

Бедный Эдик продолжал бормотать что-то жалкое, снова призывал «хорошенько подумать, ведь с работой сейчас, сами знаете, Рина Александровна! Да и вообще – вы уж простите – бабло! Таких денег сейчас не заработать».

Рина резко остановила его:

– Ты обо мне не беспокойся, дружище! У меня есть цена, понимаешь? И я ее знаю. И бабло мое не считай, понял? У меня одна жизнь. И я не собираюсь дохнуть из-за этого гада. В общем, ты услышал и, надеюсь, понял. – Боясь разреветься при Эдике, она быстро нажала отбой.

Мишка и Валентина молчали. А она, не стесняясь, ревела белухой, хлюпала мокрым носом, размазывала ладонью слезы и сопли, громко всхлипывала, тихонько подвывала, и ей было решительно наплевать, кто и что про нее думает.

Первой не выдержала Валентина:

– Все, Иришка, все. Хорош. Неприятности? С этим надо ночь переспать. Увидишь – завтра все проявится в новом свете, наверняка более радужном, что ли. По крайней мере, все окажется не таким страшным.

Мишка обрадованно закивал, соглашаясь со словами соседки.

Наконец Рина взяла себя в руки и попыталась успокоиться.

Получилось не сразу. Валентина глянула на часы:

– До поезда два часа, успеете загодя! Миш, – обернулась она к соседу, – довезешь до вокзала и дождешься поезда, слышишь? Чтоб Иришка была не одна. Перекусите там, что ли. Может, она, – Валентина кивнула на Рину, – коньячка там… граммов сто. Или водочки. Пока поезд не двинется, не уезжай, понял? Потом разберемся, – тихо добавила она.

Растерянный Мишка неуверенно кивнул.

Валентина выбралась из машины и посмотрела на Рину:

– Давай, девочка! Доброго пути. И успокойся ты, бога ради, все образуется и утрясется, увидишь. Мало ли чего в жизни бывало. Самое главное, – Валентина вздохнула, – чтоб все были живы. – Обнять Рину она, кажется, постеснялась. Только тихо сказала: – Спасибо, Иришка, что приехала. Ну и вообще.